Маленькая ночная музыка - Страница 12

Я потёр руки, чтобы ободриться, и направился прямо в кабинет инженера, иными словами — сюда. Сколько минут прошло с того момента, как я перешагнул порог этого дома, до того как я оказался в кабинете?.. Да, вероятно, три или четыре… Постучался ли я в дверь?.. Не могу припомнить. Но, вероятно, постучался. Разве можно входить в чужую комнату без стука?

Я открыл дверь. Инженер лежал на полу, вот здесь, между койкой и письменным столом. Лежал навзничь, вытянувшись во весь свой рост. Он был высокий человек, но в ту минуту показался мне каким-то… укороченным. Руки его были раскинуты в стороны, ладонями кверху.

Первым делом я подумал, что ему дурно. Опустился на колени у его головы — глаза были остекленевшие, мёртвые, неподвижный взгляд устремлён в потолок. Лицо казалось синеватого оттенка, рот был раскрыт, и в углах губ виднелись мелкие, водянистые пузырьки.

Я положил руку ему на лоб. Лоб уже холодел, но кожа все ещё испускала какие-то последние остатки тепла.

Тогда я испугался. Вылетел из комнаты, покружился, как волчок, по холлу, громко крикнул: «Есть тут кто-нибудь?», подождал секунду-другую (а в душе прекрасно знал, что в квартире нет ни одной живой души!) и выскочил на улицу.

Побежал в аптеку и оттуда позвонил в Центр. Потом из киоска, что на углу, купил пачку сигарет. Решил ждать на лестничной площадке прибытия представителей министерства и следственных органов».

Капитан Петров (до этой минуты он ни словом не участвовал в диалоге между полковником и свидетелем номер один. Но тут — наконец-то! — он поднимает голову и с совершенно равнодушным видом задаёт безразличным и ровным голосом вопрос, который готов слететь с языка Аввакума). Вы сказали, гражданин Крыстанов, что, после того как тронули рукой труп инженера, сразу же «вылетели» (простите, я повторяю ваше выражение) из дома для того, чтобы позвонить в Центр. Это объяснимо и вполне в порядке вещей. Но вы позволите мне задать вам один небольшой вопрос?

Савва Крыстанов (пожав плечами). Пожалуйста! Я к вашим услугам.

Капитан Петров (по-прежнему равнодушно). Почему вы не воспользовались телефоном инженера?

Пауза. Свидетель номер один и полковник Манов глядят в направлении телефона. Аппарат стоит на левой стороне письменного стола, видна лишь его чёрная коробка. Аввакум устремил взгляд на лицо свидетеля.

Савва Крыстанов (слегка покраснев, смущённо). Я было поднял трубку, но, набирая номер, понял, что телефон выключен. У инженера была эта привычка выключать телефон, чтоб его не беспокоили. Я нагнулся, чтобы вставить штепсель в розетку, и тут заметил, что штепсель оторван — его просто не было! Кто-то оторвал штепсель… И тогда я решил позвонить из аптеки.

Капитан Петров (чуть улыбаясь). Значит, вы не «вылетели» так внезапно, как сказали нам.

Савва Крыстанов (обиженно). Понимайте этот глагол, как вам угодно. Пожалуйста!

Капитан Петров. Ещё один небольшой вопрос, разрешаете?.. Спасибо. Вы сказали, что, положив руку на лоб инженера, ощутили какое-то, пусть ничтожное, тепло. Почему же вы не допустили, что инженер только потерял сознание, что он находится в коматозном состоянии, а решили — и при этом совершенно категорически! — что он уже мёртв? Откуда и на каком основании вы почерпнули непоколебимую уверенность в том, что ваш друг мёртв?

Савва Крыстанов (с горечью, но без обиды). Почему я с такой непоколебимой уверенностью сообщил в Центр, что он мёртв?.. В сущности, я и теперь не могу себе объяснить, каким образом у меня вдруг создалось впечатление об уже наступившей смерти… Может быть, моё сознание было уже заранее поглощено неясным предчувствием чего-то рокового, фатального, что или уже случилось, или же непременно случится… Скорее это было дурное настроение, нервная депрессия… Ведь предчувствие — это, разумеется, метафизика.

Полковник Манов сдержанно смеётся, но в этом сдержанном, подавляемом смехе Аввакум чувствует нотки довольства. Он замечает, что о предчувствии нельзя говорить вообще, что есть разные виды предчувствия. Так, например, лично он всегда предчувствует предстоящую перемену погоды, так как суставы начинает «ломить» за несколько дней до неё, весьма осязательным манером подсказывая, что погода непременно испортится. Стало быть, в данном случае и речи не может быть о какой-то метафизике. Вообще… Но давайте не будем терять время и по-деловому перейдём к конкретным вещам…

Полковник достаёт из кармана пиджака листок, аккуратно сложенный в виде конверта. Разворачивает и, поближе наклонясь к доктору математических наук, спрашивает его, не узнает ли он случайно этот предмет. Предмет представляет собой… булавку для галстука, небольшую серебряную монету, припаянную к игле, тоже серебряной, длиной около полутора сантиметров. Монета явно античная, на лицевой её стороне заметно изображение женщины, одетой в короткую тунику. Надпись на ободке почти уничтожена временем, столетиями, бесконечными прикосновениями несметного количества пальцев. Однако на голове богини шлем, боевой шлем, украшенный густой, стоящей торчком гривой, в правой руке — копьё. Поэтому можно предположить, что это Афина-Паллада или в крайнем случае — Диана. Полковник, показывая булавку, улыбается немного загадочно и снова спрашивает, не может ли свидетель сказать что-нибудь, что-нибудь припомнить в связи с этим предметом. Например, — подсказывает он, — не видел ли он эту булавку у кого-нибудь в галстуке? Не припоминает ли он этого?

Свидетель тяжело переводит дух и вытирает лоб платком, хотя лоб его сух. Протягивает руку к безделушке, но тотчас же отдёргивает её. Затем переводит взгляд с одного собеседника на другого с таким видом, будто эти люди вдруг появились из преисподней, чтобы склонить его к какому-то страшному, смертному греху.